(1)«Над окошком месяц. (2)Под окошком ветер. (3)Облетевший тополь серебрист и светел...» — доносится из приёмника. (4)И от пальцев ног, рук, от корешков волос, из каждой клеточки тела поднимается к сердцу капелька крови, колет его, наполняет слезами и горьким восторгом, хочется куда-то побежать, обнять кого-нибудь живого, покаяться перед всем миром или забиться в угол и выреветь всю горечь, какая есть в сердце, и ту, что пребудет ещё в нём.
(5)Голосистые женщины с тихим вздохом ведут и ведут про месяц за окошком, про тальянку, что плачет за околицей, и песнопевиц этих тоже жалко, хочется утешить их, пожалеть, обнадёжить. (6)Какая очищающая скорбь!
(7)На дворе нет месяца. (8)На дворе туман. (9)Выдохнулся из земли, заполнил леса, затопил поляны, прикрыл реку — всё утопло в нём. (10)Дождливое нынче лето, полегли льны, упала рожь, не растёт ячмень. (11)И всё туманы, туманы.
(12)Может, и бывает месяц, но не видно его, и спать на селе ложатся рано.
(13)И голоса единого не слышно. (14)Ничего не слышно, ничего не видно, отдалилась песня от села, глохнет жизнь без неё.
(15)3а рекой в опустевшей деревне живут две старухи, летом врозь, зимой сбегаются в одну избу, чтоб меньше тратилось дров.
(16)Приезжал к одной бабке сынок из Ленинграда. (17)Зимой отчего-то прибыл, добрёл до матери по сугробам, стучит, а она его не пускает — по голосу уж не узнаёт.
(18)Плачет тальянка, плачет.
(19)Только не там, не за рекою, а в моём сердце. (20)И видится мне всё в исходном свете, меж летом и осенью, меж вечером и днём. (21)Лошадь вон старая единственная на три полупустых села, без интереса ест траву. (22)Пьяный пастух за околицей по-чёрному лает на заморённых телят; к речке с ведром спускается Анна, молодая годами и старая ликом женщина.
(23)«Дальний плач тальянки, голос одинокий...» (24)Отчего же это и почему так мало пели и поют у нас Есенина? (25)Самого певучего поэта! (26)Неужто и мёртвого все его отторгают локтями? (27)Неужто и в самом деле его страшно пускать к народу? (28)Возьмут русские люди и порвут на себе рубаху, а вместе с нею и сердце разорвут, чтоб отмучиться той мукой, которой не перенёс, не пережил поэт, страдающий разом всеми страданиями своего народа. (29)Он мучается за всех людей, за всякую живую тварь недоступной нам всевышней мукой, которую мы часто слышим в себе и потому льнём, тянемся к слову рязанского парня, чтоб ещё и ещё раз отозвалась, разбередила нашу душу его боль, его всесветная тоска.
(30)Я часто чувствую его таким себе близким и родным, что и разговариваю с ним во сне, называю братом, младшим братом, грустным братом, и всё утешаю, утешаю его...
(31)А где утешишь? (32)Нету его, сиротинки горемычной. (33)Лишь душа светлая витает над Россией и тревожит, тревожит нас вечной грустью. (34)А нам всё объясняют и втолковывают, что он ни в чём не виноват и наш-де он. (35)Уже и сами судьи, определявшие, кто «наш» и «не наш», сделались «не нашими», вычеркнуты из памяти людской, песнь, звук, грусть поэта навечно с нами, а нам всё объясняют и объясняют необъяснимое, непостижимое.
(36)«3а окошком месяц...» (37)Тьма за окошком, пустые сёла и пустая земля. (38)Слушать здесь Есенина невыносимо.
(39)Лежат окрест туманы, плотно, недвижно, никакой звук не пробивается. (40)Едва-едва просочился из-за реки блёклым пятнышком свет в деревенском окошке. (41)Живы старушки. (42)Наработались. (43)Ужинают. (44)Вечер ещё длится или уже ночь?
(45)На траве мокро, с листьев капает, фыркает конь в мокром лугу, умолк за деревней трактор. (46)И лежит без конца и края, в лесах и перелесках, среди хлебов и льнов, возле рек и озёр, с умолкшей церковью посередине, оплаканная русским певцом Россия.
(47)Смолкни, военная труба! (48)Уймись, велеречивый оратор! (49)Не кривляйтесь, новомодные ревуны! (50)Выключите магнитофоны и транзисторы, ребята!
(51)Шапки долой, Россия!
(52)Есенина поют!
(По В. П. Астафьеву)
