(1)По-весеннему радостно звучало тихое птичье щебетание; в траве по-прежнему весело и неумолчно стрекотали кузнечики; но ни звука шагов, ни шороха я, как ни силился, уловить не смог.
(2)Единственное, что я вскоре различил, — негромкий, нарастающий шум мотора. (3)Спустя какую-то минуту, оборотясь, я увидел медленно ехавший через мост «виллис»; в офицере на переднем сиденье я сразу узнал командира нашей бригады подполковника Антонова. (4)Живо сообразив, какая получится неприятность, если подполковник застанет и часового, и комбата спящими, я с лихорадочной быстротой оделся, натянул сапоги и, на ходу поправляя и одёргивая ещё влажные местами гимнастёрку и шаровары, во весь дух помчался к деревне.
(5)Грешным делом я почему-то надеялся, что командир бригады проследует, направляясь в другой батальон, или же, не заметив наш «додж», проедет в конец деревни, и я успею добежать. (6)Но увы... (7)Выскочив на улицу, я увидел машину комбрига возле дома, где мы остановились.
(8)Я не успел дойти до калитки, как со двора появился подполковник — высокий, молодцеватый, в свежих, тщательно отутюженных шароварах и гимнастёрке с орденскими планками, в новенькой полевой фуражке и начищенных до блеска сапогах. (9)Он приказал водителю отъехать, отвечая на моё приветствие, молча поднял руку к фуражке и, окинув меня быстрым сумрачным взглядом, поинтересовался:
— (10)Вас что, корова жевала?.. (11)Погладить негде?.. — (12)Он взял у меня книгу, с ловкостью двумя цепкими пальцами раскрыл, посмотрел и отдал обратно.
(13)В ту же минуту из калитки, застёгивая пуговицы воротничка, потирая глаза и оглядываясь по сторонам, торопливо вышел Витька, заспанный, без пилотки и без ремня, грязный и небритый.
— (14)Чудесно! — сказал подполковник. — (15)Комбат спит как убитый, начальник штаба почитывает стишата, а люди предоставлены сами себе! (16)Охранение не выставлено, единственный часовой и тот спит! (17)Кино! — возмущённо закричал он. — (18)Безответственность!!! (19)Немыслимая!!!
(20)Витька недоумённо и растерянно посмотрел на меня. (21)И только тут я вспомнил, что позапрошлой ночью, когда километрах в четырёх от передовой мы грузились на машины, он приказал мне по прибытии на место выставить сторожевое охранение и набросать план действий в случае нападения противника. (22)Однако люди валились с ног от усталости, а никакого наступления со стороны немцев не ожидалось. (23)Несомненно, я один был во всём виноват, но сказать об этом сейчас не решался: комбриг не любил, когда перед ним пытались оправдываться, и не терпел пререканий; считалось, что если он чем-либо недоволен, то лучше всего молчать. (24)Виноват был я, а отвечать теперь в основном приходилось Витьке, причём я знал, что, как бы ему ни доставалось, в любом случае он и слова не скажет обо мне.
(25)Мы стояли перед комбригом: я — вытянув руки по швам, покраснев и виновато глядя ему в лицо, а Витька — наклонив голову, как бычок, готовый ринуться вперёд.
— (26)Я вас спрашиваю обоих, — повторял подполковник, — о боевом обеспечении вы позаботились?!
— (27)Я, т-товарищ подполковник, п-понимаете... — начал я, но тут же умолк.
— (28)Плана нет, — со свойственной ему прямотой без обиняков сказал Витька угрюмо. — (29)И боевого обеспечения тоже. (30)Это безответственность и мой недосмотр. (31)Я за это отвечаю.
(По В. О. Богомолову)